Во время осады было множество знамений, предвозвещавших погибель народа, но никто не замечал, никто им не верил.
В продолжение целого года над Иерусалимом стояла комета в виде меча. В год до начала восстания иудеев, когда народ собрался в храме на праздник опресноков, 1 марта, в десятом часу ночи (по-нашему в три часа утра) вдруг алтарь и храм были освещены блестящим совершенно полудневным светом, – и это продолжалось целых полчаса. Невежды видели в этом счастливое предзнаменование, но книжники тогда же говорили, что быть бедам. В тот же праздник корова, приведенная первосвященником для жертвоприношения, отелилась пред алтарем ягненком. Восточные медные ворота, служившие главным входом во внутреннюю окружность храма, вылитые из меди, отличались необыкновенною тяжестью, так что по вечерам их едва были в состоянии затворять 20 человек; они запирались громаднейшими железными задвижками и толстыми крючьями, глубоко утвержденными в пороге, состоявшем из цельного камня. И вот эти-то ворота однажды в 6-м часу ночи (по нашему в полночь) очутились отворенными сами собою. Сторожа храма в страхе поспешили объявить об этом чудном событии очередному священнику. Невеждам и простецам и это событие показалось добрым предзнаменованием: по их мнению, это Бог открыл врата Своих благодеяний. Учители же и книжники поняли это так, что храму угрожает опасность, что врата его отворяются для врагов без всяких со стороны их усилий, а про себя говорили, что это есть знамение опустошения. В тот же год, несколько дней спустя после праздника опресноков, именно 14 апреля, произошло событие, превышающее всякое вероятие. Пред закатом солнца по всей стране в воздухе виднелись разъезжающие колесницы, бегущие сквозь облака войска и осажденные города. В праздник Пятидесятницы священники, входившие ночью в храм для обычного богослужения, услышали, по их рассказам, сначала великое смятение и великий шум, а потом голос как бы множества народа: "Уйдем отсюда". Но удивительнее всех этих предзнаменований было следующее происшествие: за четыре года до войны, когда город наслаждался миром и изобилием всего, некий Иисус, сын Ананов, из простонародия и без всякого образования, на празднике, в который по обычаю среди дворцов храма раскидывались палатки, вдруг стал кричать: "Голос от Востока!" "Голос от Запада!" "Голос четырех ветров!" "Голос против Иерусалима и против храма!" "Голос против мужей и жен!" "Голос против всего народа!" День и ночь бегал он по всем улицам города и все выкрикивал эти угрозы. Старейшины, рассерженные этими неприятно-угрожавшими криками, схватили его и начали бить. Сын Ананов не защищался и не молил о пощаде, но не переставал кричать те же самые слова, за которые его били. Начальники иудейские, полагая, что этот человек действовал под наитием сверхъестественной силы, но в то же время в каком-то страхе от этих предречений и угроз, привели его к римскому прокуратору. Он приказал бить его розгами, и его иссекли до костей. Сын Анана и тут не заплакал, не произнес ни одного слова мольбы; он только кричал еще громче, еще мрачнее, как хватало его сил: "Горе, горе Иерусалиму!" Альбин, который был тогда прокуратором, спросил его, что он за человек, что значат его слова и для чего он их кричит. Он не дал никакого ответа, а только продолжал выкрикивать свое горе об участи города. Альбин, считая его безумным, отпустил на свободу. С этой минуты он не знался ни с одним жителем Иерусалима, ни к кому не обращался ни с одним словом; но каждый день его видели и слышали, как он, по долгом самоуглубленном размышлении, кричал: "Горе, горе Иерусалиму!" и его ежедневно били за это, но никто не слышал от него ни одной жалобы. Но вот началась осада, и сын Ананов тут как тут. Бегая по стенам, он громко кричал: "Горе, горе городу, и храму, и народу…" Камень, пущенный из пращи, поразил его, и он со словами "горе и мне" испустил дух. Между тем, Тит, разрушив стены Иерусалима проник внутрь города.
Желая спасти храм от разрушения, он вновь предложил иудеям сдачу. Те ответили отказом. Тогда Тит решил взять храм приступом. Иудеи с кровли храма бросали камни и стрелы в римских воинов, опрокидывали лестницы, по которым они взбирались. Римские воины зажгли ворота и портик храма и ворвались во внутреннюю ограду. В самой ограде, среди дыма и пламени, завязался отчаянный бой; наконец, римский воин бросил горевшее полено в окно храма и храм запылал.
Напрасно сам Тит делал всевозможные усилия, чтобы спасти храм: воины римские, раздраженные долгим сопротивлением, уже не слушались его. Некоторые пользовались смятением, чтобы расхищать сокровища и драгоценности, и, наконец, весь храм сделался жертвою пламени. Это происходило 10 августа 70-го года, – в то же самое число, как сгорел и первый храм, взятый Навуходоносором.
