Он закрыл ей глаза в глубокой скорби, при чем потоками полились у него слезы. Мужественным усилием своей воли он подавил их в себе, чувствуя, что тут нечего было проливать слез. Мальчик Адеодат начал было громко плакать, но он остановлен был присутствовавшими, которые думали, что для людей с христианскими надеждами непристойно оплакивать такую блаженную смерть стонами и плачем, когда они знали, что для чад Божиих смерть есть великое рождение в жизнь искупления. Затем запели псалом: "Милость и суд воспою; Тебе, Господи, буду петь" (Пс. 100, 1). Августин скорбел тем более, что он находил для себя невозможным подавить в себе свою естественную скорбь, и подвергал себя такому суровому насилию, что ходил на похороны и возвратился с них, не проронив ни слезы. Не зная, как облегчить чувства своей подавляющей печали, он отправился в баню, так как ему сказали, что это разгонит его тоску; но и баня нисколько не облегчила его. Только ночной сон несколько освежил его.
По прошествии года печали Августин уехал в Африку; там, продав небольшое имущество, оставленное ему отцом, и раздав деньги бедным, он облек себя в черную рясу, препоясался ремнем и положил близ Тагаста начало той молитвенной жизни, исполненной лишений и послушания, о которой так давно мечтал. "Он провел там три года, – говорит его историк, – чуждый мирских забот, живя с товарищами для единого Бога, проводя время в посте, молитве и делах милосердия, размышляя день и ночь о тайнах христианской веры и сообщая присутствующим в беседах, а отсутствующим – в письмах чудные озарения истины, которые он получал от Бога во время молитвы". Он, впрочем, еще очень мало писал, он также избегал показываться в народе, особенно в городах, где был недостаток в священниках и епископах. Его имя было известно, и он боялся, чтобы с ним не случилось того же, что было с Амвросием и многими другими, которых народ принудил принять сан пресвитеров и епископов.
Но пробил час, в который Бог восхотел, чтобы этот светильник начал распространять свет, и все предосторожности оказались тщетными. Однажды, отправившись в Гиппону, влекомый желанием склонить к монашеской жизни одну великую душу, он вошел в храм помолиться. Литургию совершал тамошний епископ. Этот почтенный старец взошел на кафедру и между прочим начал жаловаться на тяжесть своих обязанностей и говорить о необходимости для него иметь помощником молодого священника. При этом слове все взоры обратились на Августина; толпа окружила его, привлекла к ногам епископа и громко и усердно начала просить старца посвятить его в священники. Молодой человек, не ожидавший подобного случая, зарыдал. "Люди, мало знавшие Августина, – говорит историк, – думая утешить его, говорили ему тихо, что хотя сан простого священника слишком низок для его достоинства, но он может служить ступенью к сану епископа". "Мысль, гораздо более возвышенная была причиною его слез, – прибавляет Поссидий. – Он вспоминал свою прошлую жизнь и плакал, думая об отчете, который должен будет отдать Богу, о высоком сане, который хотели возложить на него, и о душах, которые будут ему вверены".
Лишь только рукоположили его в священство, он решился, для избежания искушений, не оставлять рода жизни, который вел в Тагасте, и усугубить подвиги и самоуничижение. С разрешения епископа, он перевел в Гиппону сподвижников своего уединения, к ним присоединились еще другие, и он основал монастырь, который скоро сделался училищем святости; из него вышли многие знаменитые епископы Африки того времени. Подвизаясь с ними, Августин, подобно светилу, начал разливать свет истины, приобретенный им в пять лет, протекших со дня его обращения; онпроповедовал каждое воскресенье в гиппонской церкви, призывал еретиков к публичным беседам, распространял грамотность, писал сочинения. "Был всегда готов, – продолжает Поссидий, – как всенародно, так равно и частным образом, указывать путь ко спасению. Его сочинения и проповеди, – прибавляет он, – приводили христиан в невыразимый восторг. Его книги, которые, с помощью Божией благодати, быстро являлись в свет одна за другой, читались нарасхват еретиками и верными".
Старец-епископ торжествовал более всех, со слезами славил Бога, пославшего ему такого помощника, противился завистникам, которые приводили какой-то закон, по которому будто бы следовало запретить Августину проповедовать, смиренно улыбался тем, которые хотели внушить ему зависть и, боясь, чтобы другие Церкви не отняли у него деятельного помощника, скрывал его посвящение, в ожидании разрешения от первенствующего епископа Африки утвердить его на этом месте. Когда это разрешение было получено, между старцем и юношей произошел великодушный спор: епископ взошел на кафедру и посреди восторженных кликов толпы объявил свое намерение посвятить Августина в епископы. Августин отказывался со слезами, ссылаясь на законы Церкви, на обычаи своей родины и на свое недостоинство; несмотря на то, он был посвящен против воли, но всю жизнь сожалел о том и писал во всевозможных выражениях, что находил себя недостойным этого сана; он пользовался им только, чтобы с большим усердием и властью защищать и объяснять веру Христову.