Узнав об этом безжалостном избиении, святитель Амвросий был поражен такою скорбию, что, удалившись в свое загородное уединение, написал оттуда Феодосию обличительное письмо. "Для меня великая печаль, – писал святитель, – что ты, подававший пример редкого благочестия, – ты, являвший на престоле величественный образец милости, часто не желавший казни одного преступника, ты не скорбишь о погублении стольких невинных. Я не имею к тебе никакой вражды, но испытываю страх; не осмелюсь я возносить божественную жертву, если ты захочешь при этом присутствовать. Мне препятствовала бы это совершить невинно пролитая кровь одного человека. Дозволить ли кровь стольких невинных жертв? Не думаю. Пишу это для тебя собственноручно, чтобы один ты прочитал это".
Несмотря на это письмо, Феодосий при первом случае хотел, по обыкновению, войти в храм Божий, но в дверях храма услышал голос Амвросия:
– Ты подражал Давиду в преступлении, подражай ему и в раскаянии. Какими очами будешь ты созерцать храм общего Владыки? Как прострешь руки, с которых еще каплет кровь неповинного убийства?.. Отойди же и не пытайся прежнее беззаконие увеличивать новым…
– Чего же Бог требует от меня? – спросил со смирением император.
– Того же, что должен сделать каждый убийца: у Бога нет лицеприятия, – отвечал пастырь, и Феодосий со слезами возвратился в свой дворец и провел здесь в уединении несколько месяцев, предаваясь сокрушенному покаянию. По временам пробуждалась в нем, однако же, прежняя раздражительность при мысли, что он – император – отлучен от Церкви, и не раз порывался он об отмене святительского определения, но Амвросий отвечал, что император властен отнять у него жизнь, но не властен переменить определение Церкви. Наконец, перед праздником Рождества Христова, успев убедиться в раскаянии Феодосия, он разрешил его, расположив его прежде того издать закон, по которому смертные приговоры исполнялись бы не раньше, как через месяц от составления их.
"Такою-то великою доблестию сияли и архиерей, и царь, – пишет церковный историк Феодорит в заключение своего повествования о покаянии великого Феодосия, – я удивляюсь обоим: и дерзновению одного, и благопокорности другого; удивляюсь и теплоте ревности в первом и чистоте веры в последнем".
В 395 году умер в Медиолане Феодосий Великий. Немного более двух лет жил после него Амвросий.
В 397 году, предчувствуя близкую кончину, Амвросий известил о том приближенных. Печальная весть быстро распространилась в Медиолане. "С кончиною епископа погибнет Италия!" – говорил военачальник Стилихон и предложил известнейшим гражданам Медиолана, друзьям Амвросия, идти к умирающему и просить его, чтобы он молил Бога о продолжении жизни. Амвросию было тогда около 57 лет; непрерывные разнообразные труды и сильные душевные потрясения преждевременно расстроили его здоровье. С преданностью воле Божией он спокойно отвечал друзьям своим: "Я не так жил между вами, что мне стыдно было возвратиться к жизни. Но я не страшусь смерти: я верую в благость Божию".
Болезнь Амвросия быстро усиливалась, и, наконец, исчезла надежда друзей на его выздоровление. Некоторые из служителей Церкви, находясь в дому умирающего, шопотом говорили между собою о преемнике Амвросия и упомянули имя Симплициана. Слышал ли Амвросий разговор, или сам с собою рассуждал о том же, только в ту минуту, когда было произнесено имя Симплициана, он три раза воскликнул: "Стар, но добр!" Симплициан, который был любим и уважаем Амвросием, действительно, был его преемником на кафедре медиоланской. За день до Пасхи (397 г.) медиоланская Церковь оплакала кончину любимого пастыря.
Блаженный Августин, епископ иппонийский
Аврелий Августин родился в нумидийском городе Тагасте, в 354 году, от родителей христиан и благородных по званию. Отец его, Патрикий, был в числе оглашенных, почти в продолжение целой своей жизни, и принял св. крещение незадолго до своей смерти. Кажется, его образ мыслей и правила жизни не отличались истинно-христианским духом: знакомый с тогдашним светом, он любил его и с охотою покорялся его требованиям. Но мать Августина, Моника, глубоко проникнута была евангельскою верою и свято сохранила евангельские заповеди. Итак, под влиянием неодинаковых наставлений и примеров, юный Августин воспитывался в доме отеческом. Мать желала перелить в него дух своей веры и благочестия; отец заботился только о том, как удобнее и блистательнее устроить будущее положение сына своего в обществе. Любовь материнская не отвергала таких видов и забот отцовских: она желала всякого добра сыну, но не могла не ощущать вреда тех мер, какие принимались иногда для достижения общежелаемой цели; поэтому, что радовало отца, то нередко глубоко огорчало мать. Она открывала сыну свои чувства, но пылкое дитя, любя мать, охотнее пользовалось, однако же, советами отца, и скоро ступило на путь, самый опасный для юношества. Моника только молилась за сына; горько плакала в тиши, но надеялась, что ее слезы и молитва доставят ей самое счастливое торжество, но чрез немалое время и после тяжких и трудных испытаний.
