– Братия, мы только что выслушали книгу, которая говорит нам, как грешники некогда были обращены и возвратились к покаянию.
Он еще не кончил этой речи, как ему принесено было известие, что солдаты удалены от новой базилики, штраф с купцов отменен, уплаченные уже деньги возвращены, и заключенные в тюрьму граждане выпущены на свободу. Придворная партия, очевидно, отступила пред твердостью епископа, преданностию мирян и очевидными признаками негодования, обнаруженного православными солдатами. Партия эта решила отступить, потому что сама Юстина осознала, что Амвросий и его сторонники слишком сильны для того, чтобы заставить их подчиниться предъявленному ею требованию. Рассказывают, что когда юному императору советовали лично отправиться в церковь и подавить Амвросия своим авторитетом, он отвечал:
– Я полагаю, что Амвросию стоит сказать только слово народу, и он немедленно схватит меня и заключит в тюрьму.
"Подумай, – писал Амвросий своей сестре, – чего я должен был ожидать после таких заявлений! Бог да удержит всех врагов от Церкви; пусть они направят все свое оружие против меня, да утолят свою жажду моею кровию".
В течение этого года не принято было никаких дальнейших мер; но 23 января следующего года православный мир был повергнут в ужас изданием указа, которым предоставлялась всем арианам полная свобода иметь религиозные собрания в церквах и за всякое противодействие им угрожалось смертью. Закон этот, который Амвросий называет "кровавым эдиктом", был начертан арианином Авксентием. Задача эта, правда, была возложена сначала на канцлера Беневола, но он безусловно отказался принять ее на себя. Ему угрожали изгнанием за отказ от исполнения этого поручения, но он с негодованием бросил от себя пояс, бывший знаком его должности, к ногам арианки-императрицы и удалился в свой родной город Бресцию.
– Возьми назад твои почести, – сказал он при этом, – и оставь мне мою совесть.
К Амвросию было опять предъявлено требование, чтобы приворотная базилика была передана арианам.
– Если Наваф, – отвечал святитель, – не хотел отказаться от наследия своих отцов, то как могу я отказаться от того, что я получил в наследие от Дионисия, умершего в изгнании, и от исповедника Евсторгия и других епископов, моих предшественников?
Императорская партия видела, что ей не представлялось никакой возможности осуществить свое намерение иначе, как окончательно отделавшись от Амвросия. На своем пути в церковь и к гробницам мучеников он ежедневно проходил мимо дворца, и, однако же, никто не осмелился наложить на него рук. Наконец, Юстина отправила к нему одного военного трибуна с положительным приказанием, чтобы он оставил город, прибавляя, что ему предоставляется идти, куда он хочет. Амвросий отказался оставить свою паству. Тогда распространился слух, что имелось в виду произвести над ним насилие. Он безопасен был только в церкви, и там он оставался среди своего народа. Базилика была окружена солдатами, которые позволяли всем входить в нее, но никому не позволяли выходить. С своей стороны, Амвросий делал все, что можно было, для поднятия унывающего духа народа.
Между тем, общественные дела становились более и более мрачными. Один испанец, Максим, еще ранее описываемых событий, вкрался в доверие британских солдат и был провозглашен ими императором Галлии.
Самозванец думал овладеть и Италиею, но Амвросий, упрошенный Юстиною, убедил этого самозванца не делать нашествия на Италию, предоставить управление его законному императору Валентиниану. Теперь Максим снова решил вторгнуться в Италию. Юстина еще раз чувствовала, что она не могла найти другого такого хорошего посланника, каким мог быть Амвросий. Как ни много он потерпел огорчений от царедворцев, он все-таки сразу же с искренним сердцем принял их просьбу, и во второй раз отправился на переговоры с узурпатором. Переговоры с ним он вел столь властно и строго, что на этот раз тиран быстро приказал ему возвратиться назад и двинул свое войско к Альпам. Юстина с своим сыном Валентинианом бежала под защиту Феодосия в Фессалонику.
Последний предостерегал их касательно тех худых последствий, которые могли быть причинены им арианством, но стал на сторону их дела, быстро переправился с Валентинианом в Италию, разбил Максима и прогнал его в Аквилею. Там Максим был схвачен своими собственными солдатами, пурпурная одежда была сорвана с него, пурпурные сандалии сняты с ног, пурпур и украшенная драгоценностями диадема сорвана с головы, и он с связанными руками и ногами притащен был к Феодосию. Феодосий смотрел на него со смешанным чувством сожаления и негодования, и после нескольких презрительных вопросов отпустил, не решив его окончательной судьбы. Схватившие его солдаты вследствие этого прибегли к самоуправству и вынеся из императорской палаты, отрубили ему голову.
