В 385 году она потребовала, чтобы известная приворотная базилика, находившаяся вне стен города Милана, была уступлена арианам. Амвросий спокойно, но решительно отказал в этом требовании, и отклонил даже обсуждение этого дела в консистории. Между тем, молва о требовании императрицы подняла бурное движение в народе, для подавления которого требовался весь авторитет архиепископа, так как народ считал Церковь своей защитой против тирании гражданской власти. Разъяренная противодействием и полагая, что народ возбужден именно Амвросием, Юстина в пятницу пред Вербным воскресеньем послала нескольких сановников из своей консистории для предъявления дальнейшего требования, и притом уже не по отношению к приворотной базилике, но с требованием новой и обширной базилики, лежащей в стенах города. Амвросий отвечал, что "храм Бога не может быть оставлен Его священником". Требование было возобновлено на следующий день преторианским префектом Нестером. Оно было сделано в старой базилике, и Нестер поспешил назад с извещением ко двору о том народном гневе, который возбужден этим требованием. На следующее утро, когда Амвросий спокойно приготовлял оглашенных к приближающемуся пасхальному крещению, ему принесено было известие, что слуги императора занимались в это время развешиванием занавесей в новой базилике, с целью показать этим, что это императорская собственность. Он не обратил никакого внимания на это известие, спокойно продолжал свое объяснение символа оглашенным и затем начал совершать святую евхаристию. Второй вестник сообщил ему, что началось народное смятение и что народ схватил одного арианского пресвитера, по имени Кастул. Устрашенный мыслию, что могло произойти кровопролитие, Амвросий со слезами вознес молитву, что если будет погублена чья-либо жизнь, то пусть это будет его собственная, и послал некоторых из своих диаконов с целью позаботиться об освобождении Кастула. В этом они имели успех. Взглянув на все это событие как на мятеж, Юстина ввергла многих из граждан в тюрьму, приказала всем правительственным чиновникам разойтись по своим делам и наложила на гильдию купцов тяжелый штраф в 200 фунтов золота. Народ кричал, что он готов заплатить штраф, если только его оставят неприкосновенным в своей вере, и обнаруживал столь мятежное настроение, что Юстина еще раз отправила сановников и трибунов от имени императора с требованием от Амвросия сделать какую-нибудь уступку.
– Если бы император потребовал моего золота, – отвечал Амвросий, – то я не воспротивился бы ему, хотя все, чем я владею, принадлежит бедным; но император не имеет никакой власти над тем, что принадлежит Богу. Если он желает моего имущества, пусть возьмет его. Если он жаждет моей жизни, я готов последовать за вами. Думаете ли вы повергнуть меня в оковы? Отвести меня на смерть? Пусть будет так – я с радостию готов! Я не окружу себя народом, как оплотом; не буду искать убежища у алтаря для сохранения моей жизни; напротив, я готов пожертвовать собою за алтарь.
С этими ответами посланные и возвратились, и Амвросий, проведя весь день в церкви, отправился обратно в свой дом вечером, чтобы они могли найти его наготове, в случае если решили изгнать его. Но двор повергнут был в крайнее недоумение. В течение двух дней не постановлено было никакого решения. В каждый день Страстной недели совершались богослужения, и произносились проповеди, и на рассвете великого четверга Амвросий отправился в старую церковь, и его известили там, что новая базилика окружена солдатами. Он угрожал им отлучением, если они прибегнут хотя бы к малейшему насилию, и они бросились к нему, сильно напугав этим собравшихся в церкви женщин, чтобы умолять его о прощении. Толпа в новой церкви все возрастала, и раздавались уже громкие крики, чтобы пришел Амвросий. Но он не приходил, хотя мальчики дерзко срывали царские занавесы. "На его обязанности было, – говорил он, – ни уступать церкви, ни защищать ее силою". Чтобы избегнуть смятения, в окруженную войском базилику он отправил некоторых из своих пресвитеров в качестве представителей от себя. Это глубоко оскорбило двор. К нему послан был секретарь, который обрушился на него со всевозможными укорами и назвал его тираном.
– Я не имею оружия, – отвечал архиепископ, – а только силу Христа. Тирания священника есть его слабость. "Когда я немощен, – как говорит апостол, – тогда я силен".
Всю эту ночь он должен был провести в старой базилике, так как не мог возвратиться в свой дом, не подвергаясь опасности встречи с солдатами и чрез то возбуждения смятения. Вместе с своим духовенством он проводил длинные часы ночного мрака в молитве и псалмопении.
Следующий день (10 апреля) была великая пятница. Началось обычное богослужение. Дневное чтение было из книги пророка Ионы, и Амвросий рассказывает, что он начал свою проповедь словами:
