Император Константин V скончался в 775 году. Престол занял сын его, болезненный Лев IV Хазар. Этот последний женат был на афинянке Ирине, женщине энергичной, с православными убеждениями. Лев IV не способен был продолжать дело отца в том же духе и с такою же беспощадною настойчивостью. Это скоро отозвалось на общественном настроении. Гонения прекратились. Многие изгнанники возвратились в столицу. Даже на кафедру патриаршую избран был и поставлен инок Павел, хотя с него и взята была подписка, что он не будет почитать и поклоняться иконам. Возведение на кафедру человека, в душе сочувствующего православным и до самого возведения оставшегося в иноческом чине, было знамением времени. Всем было ясно, что ересь иконоборцев не пустила корней. Как иноземная, заклеймена была особым наименованием, – иудейством, манихейством и сарациномудрствованием. От нее отвращались все, которым дороги были интересы Церкви, и которые ни за что не соглашались пожертвовать ими для интересов государства. Благодаря перевесу материальной силы на своей стороне, иконоборцы временно могли торжествовать. Но праздновать победу было слишком рано. Гонимые борцы за православие окружались ореолом мученичества за религиозную истину, а вместе и венцом страдальцев и исповедников за национальные греческие интересы. Вырвать с корнем эти убеждения православных иконоборцам не удалось. И лишь только явилась малейшая возможность действия, как почитатели икон заявляют о себе внушительно. Это не остается незамеченным и со стороны защитников ереси. Они делают представление императору. Слабый и болезненный Лев не без колебания и страхов за себя предпринимает меры против усиления иконопочитателей. Далеко не секретом было, что супруга Льва Ирина разделяет убеждения последних. Чего же ожидать более? Император решил подвергнуть взысканию супругу. Ирина изгнана была из дворца. Но разве это могло угрожать чем-либо почитателям икон, когда на патриаршем престоле был тайный иконопочитатель, да и среди придворных чиновников много таковых же? В раздумьи император опускает руки. Да к чему оказывать жестокости и насилия, когда пример отца красноречивее всяких доводов свидетельствовал о бесполезности и безрезультатности их. А тут поневоле приходилось выказывать мало сочувствия иконоборчеству, когда болезненность угрожала смертью.
Тридцать лет было императору Льву, когда он скончался (780 г.). Изгнанная Ирина с торжеством вступила в столицу. Еще при смерти отца коронован был на императорский престол малолетний сын его Константин. Мать назначена была теперь соправительницею. Ясно, что все дела правления всецело будут зависеть от нее. Друзья иконоборчества призадумались. Почитатели икон готовы были торжествовать начало лучших дней. Надежда не обманула.
Новое правительство во главе с императрицею Ириною несочувственно относится к церковным распоряжениям предшественников на престоле. Крутого поворота с первых шагов не наблюдается. Патриарх, подписавшийся и под вероопределением иконоборческого собора 754 года, остается на месте. Чиновники, сановники и военные начальники оставляются в своих должностях независимо от их убеждений и взглядов. Но теперь нет и речи о религиозных стеснениях. Императрица поклоняется честным иконам. Свободно исповедывать веру православную могут теперь и все желающие. Но никто не мог пожаловаться, что преследуются убеждения иконоборцев. Верхом неблагоразумия было бы теперь поднять гонение на еретиков. Это, однако, не обозначало равнодушия государыни. Всем было известно, что она набожна, искренна и усердна к церкви. Этого и довольно было для православных. Но это-то и огорчало еретиков. Последние держались единственно волею императоров. Теперь эта сила, оплот ереси, выпадала из рук реформаторов. Дело рук последних казалось близким к падению. Исподволь приготовляется и торжество православия. Ходят слухи, что императрица подумывает о созвании Вселенского собора. Слухи эти, по-видимому, имеют основание. Государыня часто ведет беседы с представителями православной партии. Иконоборцы волнуются. "Был уже собор во дни царя Константина V, – говорят они, – зачем и для чего еще новый собор?" – "Не Вселенский то был собор, – отвечают им. – Как можно назвать его Вселенским, когда на нем не присутствовали ни восточные, ни западный патриархи".
В 784 году патриарх Павел неожиданно оставил кафедру, удалился в монастырь и облекся в иноческое одеяние, показывая тем, что он желает остаток дней своих окончить в обители. "Когда мы, – пишет императрица Ирина отцам седьмого собора, – спросили его: зачем ты это сделал? Он ответил: затем, что если я останусь до смерти на епископии этого богохранимого и царствующего города, то подпаду под анафему всей вселенской Церкви, а такая анафема отводит во тьму кромешную, приготовленную для диавола и ангелов его; так как говорят, что здесь был собор, отринувший иконы, которые вселенскою Церковью защищаются, приветствуются и приемлются для напоминания о первообразах. Это смущает мою душу и наводит меня на мысль: как избегну я суда Божия, находясь в сношениях с такими людьми и будучи сопричтен к ним". Патриарх указывает на то, что он трижды подписывал рукою и чернилами свое согласие на еретичество. Он раскаивается в этом. Но гораздо более его смущает и тревожит отчужденность и обособленность константинопольской церкви от прочих православных церквей. "Нас, как чуждых овец, отгоняют". Поэтому-то патриарх не хочет быть пастырем еретического стада. Он предпочитает быть во гробе, чем подпасть под анафему четырех апостольских престолов. Но патриарх возлагает заботу о приведении в порядок церковных дел на императрицу с сыном ее. "Вам, – говорит патриарх, – Бог даровал скипетр власти, чтобы вы имели попечение о христианском стаде, пребывающем под солнцем. Не презрите скорби матери вашей Церкви, но потщитеся облечь ее в древнюю ее красоту. Не допустите, чтобы мерзкая эта ересь и ныне производила опустошение винограда царства вашего и ниву веры, подобно свинье, вышедшей из рощи, и оскверняла бы путь злочестивым мудрованием. Есть у вас искуснейший делатель, который может возделать гроздь истинного исповедания и, выжавши его в точиле единой Церкви, наполнить сосуд мудростию и уготовить вернейшему народу питие полного православия". – "О ком это говоришь ты?" – сказали ему самодержцы. "Слово мое разумеет Тарасия, первого секретаря боголепного вашего царства. Я знаю, что он способен благовременно возвратить Церкви красоту, поразить жезлом разума дикую болтовню еретиков, а учительским и пастырским посохом собрать и упасти под смоковницей и оградой истины богоспасаемое стадо". Императрица пыталась еще раз уговорить Павла возвратиться на кафедру. С этою целью она посылала к нему сановников. Но им патриарх говорил: "Если не будет созван Вселенский собор и не будет искоренено господствующее заблуждение, то не надейтесь получить спасение". Когда патриарху на это заметили: "Зачем же ты при посвящении дал письменное клятвенное обещание, что никогда не будешь почитать св. икон?" – он ответил: "Это-то и есть истинная причина моих слез, это-то и побудило меня наложить на себя покаяние и молить Бога о прощении". Патриарх остался непреклонным. Вскоре, впрочем, он и скончался в своей монастырской келии. Это было осенью 784 года.